Хаким Омар. Янтарное перо Адольфа Янушкевича

3102
Adyrna.kz Telegram

Дневниковые записи и письма А. Якушкевича,вышедшие в Казахстане в переводе Фаины Ивановны Стекловой, – важный вклад в понимание прошлого казахского народа. Книга  интересна с той точки зрения, что автор является ссыльным,  осужденным за участие в восстании против имперской политики России. Он один из тех «путешественников»  по злой воле судьбы, которые побывали в казахских степях. И он оставил после себя объективные заметки, лишенные всякой предвзятости. Тем беспощаден злой умысел рока, что он, питая ненависть  к царскому самодержавию, угнетавшему его отчизну, невольно становится участником колониальной политики метрополии – в расширении территории империи за счет присоединения казахского юга, где находились земли Старшего жуза, еще свободного от оков царизма.

Для самодержавия была четкая цель – эти земли, как и другие, подлежали покорению и извлечения прибыли для огромной имперской машины.

«О дивные судьбы человеческие!» — Восклицает А. Янушкевич, готовый к любым неожиданностям жизни. Ему предстоит «плыть по сухому океану казахских степей» и изучать  совершенно неведомый мир, «лежащий на самом краю европейской цивилизации» (стр. 59)2. Благо, рядом с ним находится Виктор (Виктор Ивашкевич, друг, сосланный за организацию тайного общества «Черных братьев»). Виктор великолепный знаток казахской традиции, этикета и языка, который в любое время мог предостеречь его от казусов в совершенно незнакомом ему мире.

А. Янушкевич, как честнейший человек не боится, в своем дневнике представить себя в невыгодном свете: «Виктор сердито выбранил меня за нарушение правил казахского этикета: я подставил руки под струю воды для мытья вместе с ним, а надо было, о чем я не знал, мыть каждому по отдельности, даже не стоя, а присев на корточки. И вторая такая же важная ошибка: я вел себя, как голодный пес, набросившись на еду, стал грызть бараний мосол, в то время как хорошо воспитанный человек должен обрезать его пшаком – ножичком, всегда специально для этого висящим на поясе каждого казаха» (стр. 65).

Он, вступив на казахскую землю, испытывает те же чувства, что и А.Пушкин, когда поэт  в поисках материалов для «Капитанской дочки» побывал в западном Казахстане. «О как пусто и грустно, ни одного деревца поблизости!» — В унисон вторит ему А. Янушкевич. «Правда, что степь производит подавляющее впечатление, она так тоскливо – однообразно! — Подтверждает мысли А. Янушкевича знаменитый шведский путешественник  Свен Гедин – Там, где чужому путнику местность, в течение многих дней пути представляется совершенно ровною, голой без приметинки без всяких следов дороги, казах даже ночью ориентируется  с поразительной уверенностью. Дорогу указывают        ему не одни звезды, — он знает каждый куст, каждый камешек, примечает все места, где кочки расположены реже или чаще обыкновенного, замечает все малейшие неровности почвы, которых европеец  не может открыть без помощи особых приборов. Казах различает масть лошади, показавшейся на горизонте, куда раньше, чем чужой путник, при всем старании, вообще может рассмотреть что-либо. Казах определит — приближается или удаляется какая-нибудь повозка, которая путнику даже в хороший бинокль кажется лишь черной точкой. Я вообще не раз имел случай изумляться остроте зрения и верности чутья местности у казахов». В течение многих дней (не случайно мы подчеркнули слова шведского путешественника)  А. Янушкевичу предстоит открывать тайну незнакомой вселенной, – степи, — бережно перелистывая страницы незнакомой книги, все больше погружаться в его глубины, разгадывать загадки. И все больше и больше познавая, он будет привязываться к этому необычному ландшафту и феноменальному народу — казахам. «И я, видимо, помаленьку превращаюсь в казаха, и юрта становится для меня обычным жилищем», — констатирует он, когда идет к завершению работа экспедиции. Это не просто путевые записки путешественника, перед нами, прежде всего художественное произведение, как классический роман оно построено на внутренних  коллизиях, здесь есть свои положительные и отрицательные герои. Апеллируя к европейским словам, именам, образам и сравнивая их со степными реалиями, пытаясь взглянуть на суть дела или образа с европейской точки зрения и в то же время, сознавая что это неприемлемо, а может быть, и приемлемо, почему бы не попробовать, автор смело экспериментирует, он находит удивительные сходства и достигает необычайного накала эмоции и везде присутствует присущий только ему одному юмор, который легко ведет нас по страницам книги.

Удивительно  мастерски выписаны портреты крупных  исторических личностей казахского общества ага султана Кунанбая, отца  великого поэта Абая, Барака, чингизида , Али, родоначальника, влиятельного старшины  родов Старшего жуза. Эти люди охарактеризованы с положительной стороны: «Султан  Барак — потомок ханов, ведущий свой род от Чингизхана. Он еще в цвете лет, это человек величественной осанки, с благородными чертами лица и необычной силы. Щедрая природа наделила этого степного Геркулеса рядом с выдающимися умственными способностями и сильным характером и неустрашимым  мужеством. Так высоко поднимает он свое мужественное чело, отмеченное печатью гения и мощи, перед каждым, кто осмелился бы им пренебречь» (стр. 118).

Другого героя он величает степным Цицероном: «Кунанбай, одаренный природой здравым рассудком, удивительной памятью и даром речи, дельный, заботливый о благе своих соплеменников, большой знаток степного права и предписании алкорана, прекрасно знающий все российские уставы, касающиеся казахов, судья неподкупной честности и примерный мусульманин, Кунанбай стяжал себе славу пророка, к которому из самых дальних аулов спешат за советом молодые и старые, бедные и богатые … . Каждое его приказание, каждое слово выполняется по кивку головы» (стр.120).

«Кунанбай – это ну просто машина для говорения, часы, которые только тогда не идут, когда не заведены. Как только проснется, пускает в ход свой язык и говорит неустанно, пока не заснет. Каждую минуту приходят к нему киргизы за советом, а он, как оракул, который вещает со своего треножника, часто подперев бока руками; на каждые три слова цитата из шариата, а память у него такая удивительная, что все указы и распоряжения правительства приводит, будто по книжке читает». — Он испытывает восторг от красноречия, мудрости и феноменальной памяти своего героя (стр. 249).

Пространство книги, созданное А. Янушкевичем, населено необычными людьми: «Белая кость (султаны) рядом с Бараком кажется скорее серой, чем белой, а все баи (богачи) недостойны развязать ремешок на обуви Кунанбая», — так автор высоко оценивает своих достойных героев.

Третий положительный герой книги – его друг Виктор Ивашкевич. «Виктор должен был обязательно отвечать на все вопросы, а его ответы выслушивались с шумным удовлетворением, среди беспрестанных, выкриков: «Ой-бой! О, апырым-ай!» Все степняки удивлялись его глубокой мудрости и не могли в простоте душевной понять, как такая масса разума и сведений может поместиться в одной голове» (стр. 84).

Казахи так не привыкли к человеческому обхождению с ними со стороны русских чиновников. Это первый такой русский чиновник – не кричит, не бранится, не ставит возле своей юрты казаков с камчой, чтобы те отгоняли казахов. «Со времени, как мы родились, мы не видели, не слышали и не представляли себе, такого русского чиновника», – заявляют казахи. Виктор для казахов «Бюлеке», так ласково-уважительно обращаются к нему степняки. Для них бедных, оскорбленных и униженных  высокомерным отношением русских колониальных чиновников: «Виктор – ясное солнышко». А один из биев уверен, что в жилах Виктора течет казахская кровь. Виктор завоевывает сердца казахов своей обходительностью, деликатностью. Самое главное – справедливостью и объективностью. Совершенной противоположностью ему является Асессор, чиновник колониальной администрации, предшественник Виктора. О бесчинствах которого говорят во всех местах, где он побывал. Он требовал, чтобы его принимали как самую высокую особу, выставляли лучшие юрты на протяжении всего маршрута его передвижения. Он заставлял казахов, чтобы они стадами сгоняли скот для ублажения своего желудка, а однажды «развлекаясь девятнадцать дней и за это время съел 150 баранов»(стр. 293).

Он, покидая степь, предлагает назвать местную гору «Асекең қымыз ишкен», то есть «Гора, где Асессор пил кумыс». А казахи во многих местах засыпали следы Асессора, чтобы и «следа его не осталось» (стр. 319).

Еще один возмутительный факт:  «Асессор посылал ночью казаков, чтобы они отгоняли часть табунов в сторону, а наутро сами находили бы их, якобы укрытых, и либо ему доносили, либо брали взятки за то, что не донесут» Матери из боязни, чтобы какая-нибудь из дочек не приглянулась ясному пану, прятали по сундукам или в могильниках (стр. 319).

Книга А. Янушкевича не только классической роман с необычными героями, она многогранна, смело переступает рамки жанра, определенного в 19 веке, если говорить современным языком, это —  роман – эссе, насыщенный поэтическими и философскими раздумьями автора, в некоторых местах лирика его прозы достигает поэтических высот, его проницательный ум и зоркий глаз замечают все особенности степной жизни, мельчайшие детали бытовых сцен, он эпически описывает широкий размах торжественных праздников степняков, небывалый азарт скачек, маскарад костюмов, буйство красок на одеждах и украшениях, торжественный наряд юрт, на страницах книги нашли место и столкновения партии на “степном парламенте”, он не обходит вниманием и экспрессивную риторику степных ораторов, которых сравнивает с Демосфеном, Цицероном, Мирабо, восхищается тонкостью и глубиной поэзии Орынбая и слепой Жазык, с особым воодушевлением он передает сцену великолепного представления степного театра и реакцию самого благодарного зрителя в мире, заняв место в “партере” под открытым небом, высоко оценивающего игру своего любимого актера (в данном случае в исполнении “пулкундыка” Виктора Ивашкевича).

В пользу идеи, что записи являются великолепным литературным произведением, говорят слова А. Янушкевича: «Для дневника нет нового материала: все одно и то же», – с огорчением писал он.Так может утверждать тот, кто добросовестно выполнил свой долг, возложенный на него. То есть, как ему казалось, он почти переписал историю окружающих его степняков. Работа для него, как и для Наполеона, была единственным спасением. «Бегством и утешением от воспоминании, тоски и ностальгии» (стр. 323). Процесс творчества приносил ему исцеление от тоски и подавленности.

А. Янушкевич, обладая великолепным литературным дарованием, в поэтических образах достигает глубин, язык его пластичен, богат точными сравнениями и выразительными метафорами, ему удается найти тонкие сходства в реалиях казахского быта и европейской жизни, а некоторые его параллели невозможно читать без улыбки, иногда он намеренно сталкивает несхожие предметы и явления, давая волю своей фантазии, и находит неожиданный ракурс, внешне противоречащие вещи в его поэтической стилистике обретают схожесть, его рассказы отличаются большим красноречием, сочностью красок, рельефностью образов, обладая замечательным аналитическим умом он дает верную оценку событиям, как великие путешественники открывают новые земли, находят новые названия, понятия, он открыл миру планету казахов – экзотическую вселенную последних кочевников. Что важно, в связи с проявлением в Казахстане огромного общественного интереса к истории его книга обретает большую актуальность, она может служить учебным пособием для подрастающего поколения казахов о славном историческом прошлом, о героях родного края, о жизни степняков – предков. В чем особенность его книги?! Книга пронизана высоким человеческим сочувствием к происходящему, в его изложении мыслей присутствует особый эмоциональный накал, совершенно отсутствует равнодушие постороннего  наблюдателя, он во всем хочет дойти до самой сути, часто размышляет, как улучшить жизнь степняков в условиях колониального управления.

Он писал правдиво, с огромным воодушевлением, в его строках мы чувствуем дыхание времени, слышим биение сердца его героев, ощущаем пульсацию крови степного этноса, вот почему можно говорить о его великом творческом подвиге, равноценном открытию великих путешественников.

Есть книги, написанные трудным запутанным языком, чем сложнее стиль письма, тем больше их авторам он кажется серьезным, претендующим на некий интеллектуально-научный уровень, а в некоторых случаях за этим скрывается просто неумение донести до читателя свои мысли.

Книги, закрытые, труднодоступные, как горные дороги, к ним не просто найти въезд и нелегко выехать, читая, все думаешь, вот-вот сейчас, еще через некоторое время произойдет главное, ты ощущаешь иллюзию движения вперед,  по разбитой дороге на тряской телеге горе-автора еще долго переносишь муки тяжелой езды, в результате ты прибываешь в никуда, потеряв свое драгоценное время.

Есть книги, открытые, доступные, как степные дороги, открытые со всех сторон, они никогда не заведут в тупик. Светлые, лучезарные книги, как степные просторы, залитые солнечным светом.

А. Янушкевич с каждой страницы своей книги протягивает вам доброжелательную руку и ведет по степным дорогам, вы вместе с ним легко забираетесь на гору, пересекаете буйную реку, преодолеваете безводную пустыню, с ним получаете удовольствие от путешествия, вам легко дышится в пространстве, созданном автором. Книгу А. Янушкевича можно читать с любой страницы, с любого места, чтение  не утомляет, а увлекает, блеск его таланта и знаний приносит истинное наслаждение. Его книга – ключ, открывающая дверь живой истории казахов прошлого.

И нет сомнения в добросовестности автора, его перо коснулось всех сторон общественной  и частной жизни степняков, географии, «гидрографии», метеорологии, астрономии, истории, литературы, экономики и т.п.

Книга – это и великолепный сборник хроник, событии, собрание этнонимов, антропонимов, он не обошел вниманием даже прозвище собак. Ни одна из интересных истории не осталась вне поле зрения автора:

В первую очередь, история, произошедшая с Виктором Ивашкевичем – его любовная связь с младшей женой султана Якуба, рождение рыжего ребенка с голубыми глазами. Но когда мальчику сказали, что его отец русский (в степи всех европейцев называли русскими), он плюнул в лицо Виктору и назвал «кафиром» (неверный)(стр. 86 – 88). (Без сомнения, это классическая новеллистическая вставка с поразительным сюжетом и неожиданным концом).

–  История Амантая, импровизированного кухмистера экспедиции, для улучшения вкуса подсыпающего сахар в суп. А Амандык проводит эксперимент с мясом и сахаром, испытывая их совместимость.

–  Старик, первый раз в жизни прокатившийся на повозке, испытавший счастье, что Виктор выделил его в глазах соплеменников и страшные муки от тряски, ибо никогда кроме верховой езды ничего не знал (стр. 63).

–   Могила, разрытая волками.

–  Старый Бейбит образ, которого напоминает образ известного литературного героя Дон Кихота. И «эта полусерьезная, полупотешная степная знаменитость с привязанным к саженному копью красным платком» отправляется вместе с экспедицией для того, чтобы отобрать халат, ему переданный Белым царем, который «недобросовестные» султаны Старшей орды не донесли до адресата. Он великолепный знаток степи «за ним, как флотилия за магнитной стрелкой компаса, устремляются члены экспедиции» (стр. 136). Образ Беибита, представляет довольно распространенный образ степного «рыцаря», он «некогда батыр, любитель баранты и охоты, посол, дипломат, судья, а нынче – пусть это не умоляет его славы – приживальщик, который бросив на волю судьбы старую, как и сам, половину и жалкое достояние в своей юрте, целый год бродяжит от аула к аулу, от одного султана к другому, проводя у них вместе с ними по нескольку дней на кенесах, байге, погребальных обрядах – одним словом, на всех тех собраниях in gratiam (бесплатно, даром), на которых казах волей –неволей должен резать баранов и коней (стр. 134).

–  История музыканта, вызвавшего своей игрой дождь (стр. 62).

–  История беременной женщины из рода уйсун, некогда украденной, но полюбившей своего похитителя и не желающей теперь возвращаться домой.

– История поэта Тюбека, некогда состоятельного, которого степняки осыпали гонорарами за его талант, а нынче утративший все богатства, и голос, и память (стр. 212).

–  А. Янушкевич не мог простить каркаралинскому султану Рустему его небрежное отношение к трофею, тем более уникальному, который айбалтой (топором) расправился с тигром и шкуру редкого зверя отдал господину Суханомимову: «Нужно быть бесчувственным, чтобы отдать вещь, с которой связаны такие воспоминания», — пишет автор, испытывая большое огорчение, как ему казалось, от легковесного поведения султана. На самом деле казахи не придают особого значения и не фетишизируют застылые, мертвые предметы, легко расстаются с дорогими вещами. Это подтверждает и Семен Броневский, что степняки проявляют «равнодушие при потерях достояния».

–  История Исана, друга Виктора, слова которого навсегда врезались в его память: «Никогда не обижай казаха несправедливо, потому что он долго помнит о несправедливости!»

–  История встречи отца и сына после долгой разлуки. Автор,  представитель другой культуры, ждет эмоционального всплеска от родственников, к сожалению «его родительская нежность проявилась только в вопросе о состоянии табунов», с грустью заключает он. (У казахов при людях выражать свои чувства не принято. Сдержанность – достойная черта степняка). (стр. 221).

– История Семипалатинского мещанина, придумавшего особый рецепт крепкого кумыса. «Казахи как выпьют две чашки, уже языком не владеют, а мы, выпив всего по чашке, почувствовали себя сильно разгоряченными» (стр. 236).

–  История мудрого Чона, известного человека в степи. Янушкевич  приводит о нем предание: «Один отец пожаловался, что некий казах совершил насилие над его дочерью, он вызвал обвиняемого и девушку. Дав первому нож, другой ножны от ножа, приказал, чтобы этот вложил нож в ножны, когда она вертела ими во все стороны. Когда казах не смог выполнить задание, степной Соломон признал его невинным, а старого отправил ни с чем». (Стр. 244).

–  История Виткевича, возившего казаха в Литву. Который хотел жениться на литвинке Антосе, ради нее остаться в чужой стране. Больше всего поразило его «привилегированное» положение свиней в винокуренном заводе, которые «пили брагу, и судя по запаху, решил, что им дают водку». «Вот это страна! Свиньи пьют водки, сколько хотят, а потом, упившись, спят в грязи», — казах не скрывал своего восхищения.

–  История Срыма и Аблая. (Стр. 264).

–   Есть в книге и свой «фантом». Суровый образ Кенесары, о котором говорят все. Страх охватывает каждого, все с трепетом ожидают его внезапного появления, если вчера о нем слышали за тысячи верст, он сегодня может неожиданно возникнуть здесь, как призрак. Его неожиданный прыжок, как устрашающая поза Мефистофеля в воздухе, когда он бросается на свою жертву, приводит всех в ужас. Человек-ураган, человек-вызов, человек-укор, человек-невидимка, человек-явь, он нигде и повсюду – с содроганием думает каждый. Толпа испытывает волнение, толпа трепещет, толпа в смятении.

Если жизнь А. Янушкевича не оборвалась через год после возвращения, боги, смилостивившись, подарили бы ему еще десяток лет. Без сомнения, этот талантливейший человек в условиях семейного тепла и домашнего уюта, в окружении близких и родных людей все эти записи, — богатейший материал, — воплотил бы в художественное произведение, которое затмило бы блеском стиля, сюжетным разнообразием, сильными героями, реальными фабулами, переплетенными с мифами, сценами с необычными действующими лицами и экзотическим ландшафтом многие известные литературные сочинения.

Одним словом, вся книга переполнена замечательными зарисовками обычаев и нравов казахов, интересными историями степной жизни. Описания А. Янушкевича очень киноматографичны, книга насыщенна неожиданными сюжетами, тема достаточна обширна, чтобы снять интересный художественный фильм.

Как бы мы не говорили, что в лице А. Янушкевича мир потерял великого классика-романиста, конечно, его книга – это, прежде всего великолепный этнографический труд. В этом аспекте на первый план выходит любознательность автора, умение доходить до сути, нередко ему оказывает помощь его друг Виктор, главный консультант, советник, эксперт по вопросам казахской жизни и степи. А. Янушкевич приводит удивительные факты:

–  делегация, прибывшая из Средней Орды жалуется, что местная трава не пригодна для корма их лошадей, приводит к поносу, и все кони, будучи приучены к сухому степному корму, исхудали. Об этом говорит и Чокан Валиханов, что правая сторона реки Каратал удобна для земледелия, которую населяют представители Старшего жуза, а левая – для скотоводства, на которую распространяется влияние Среднего жуза. Делегация так же жалуется на местный кумыс, который им не нравится, как лошадям – трава этого края. (Стр. 151-161).

– Янушкевич говорит о чудесном свойстве кумыса, что после него спится так сильно, нужно принуждать себя вставать.

– Отвращение к чушке. «Поймали кабана с помощью казахской укринчины (курык-прим. автора) и зарезали возле юрты генерала. У казахов такое   отвращение к чушке, что укринчину оставили на месте, а Амантай забросил ее подальше» (стр. 164-165).

– Если кто принесет кому хорошую весть, новость, ему нужно что-то дать, и этот дар называется «суюнши» (стр. 172).

Он приводит факты, которые сегодня звучат парадоксально:

– «Угощение у казахов состоит из чая и плова для аристократии и баранины, конины и кумыса – для плебса» (стр. 123). «Ночь еще покрывала  поросшие густым лесом склоны Алатау, когда несколько десятков баранов, коров и коней пало под ножом резника. По четыре раза в 50 котлах приготовлялось мясо, предназначенное для простого народа.  Бухарский повар готовил плов с бараньим жиром, кишмишом и урюком, блюдо  только для высшего класса казахов».  – Наверное, никакому королю мира и его свите никто не воздаст таких почестей, как казахи балуют, бедняков угощая самыми дорогими деликатесами нашего времени: кониной и кумысом. И, верно, никто из современных аристократов и  олигархов не пожелал бы быть на месте высшего класса того времени, облюбовавшего для себя плов, который сейчас готовят на каждом углу любого базара и является самым доступным блюдом для неимущих. О времена, о нравы! Точнее – О времена, О вкусы!

Есть, к сожалению, и досадные неточности в заметках, когда автор говорит об обычае у казахов прибавлять лета своим детям. А. Янушкевич утверждает, что они это делают как бы от радости, что вырастили до такого возраста. На самом деле годы прибавляют, чтобы предостеречь детей от сглазу. Посторонний человек, когда видит перед собой малыша пяти лет, но родители заявляет что ему чуть ли ни десять, естественно, к ребенку, который внешне не соответствует своему возрасту, кроме сочувствия ничего не испытывают.

Есть еще одна сторона «творчества» А. Янушкевича – он, оставаясь убежденным гуманистом, не утруждает себя мыслью о нанесении ущерба флоре и фауне степи. Он, полный удали, лихо расстреливает все, что попадается ему на глаза: «Убил несколько каменных скворцов с черным чубиком и светло-розового цвета брюшком» — хладнокровно записывает он в дневнике (стр. 203). Как известно, эту маленькую певчую птицу из отряда воробьиных обычно в пищу не употребляют. «Не сумев ударить по льву, — ударил по мыши: убил трех куликов только для того, чтобы доказать окружающим меня со всех сторон казахам, что мастерски стреляю из своего ружья…» (стр. 260-261).

«По дороге мы убили молодого беркута, смерть которого казахи горько оплакивали»,- он без особой горечи констатирует факт (стр. 322).

Беркут – символ силы, грациозности, красоты и мужества, он входит в перечень имущества степняка (по-казахски «Жеті қазына»), определяющее благосостояние и социальный статус человека. Беркут и лебедь считаются священными птицами. Вот почему казахи, сопровождавшие его, не могли сдержать слез, долго скорбели. Но не будем акцентировать внимание на нескольких скворцах и несчастном беркуте, которые не в то время оказались не в том месте. Не стоит строго судить нашего гостя, еще не в полной мере освоившегося в степной среде.

«Не всегда идеальны движения скульптора, иногда мастер может ошибиться, вкось ударит по камню резцом», — подтверждает наши мысли военный летчик – писатель Антуан де Сент-Экзюпери.

Человек удрученный тяжелым положением, которое остро воспринималось в городе, он в степи, в большом пространстве ощущает свободу действия, в таком состоянии неожиданного перехода, внутренний порядок нарушается, напряжение ослабевает, накопленная энергия выталкивается наружу, эмоции выплескиваются с необузданной силой: кто-то бросается навстречу опасности, кто-то устраивает себе  бесцельное занятие, кто-то хочет догнать ветер и бросается в быстрые конные скачки, все действия происходят при отдаленном участии сознания, если можно так выразиться, при близорукости сознания. Это явление присуще каждому человеку.

В целом книга Янушкевича  охватывает почти все темы казахской жизни, он пишет: об удивительной честности казахов, о судопроизводстве, о молодежи, о щедрых и скупых, о болезнях людей, животных, об обжорстве и воздержанности, великолепно рисует картины коча  (кочевки), одежду казахов, о наказаниях, о баксы, об интерьере юрты, о столкновении партии,  об ораторстве, о положении женщин, и он с ужасом узнает, на каком низком уровне стоит у казахов  прекрасный пол: «Казах в следующем порядке ставит божье творенье: человек, то есть мужчина, потом конь, после коня, женщина. А потом верблюд, корова, овца, коза и наконец, — самый несчастный пес. И скорее отдадут девушку, чем коня».

Пророческими оказались слова Янушкевича: «Акмола, например, будущая столица всей степи» Эти слова не нуждаются в комментариях!

В книге прекрасны страницы описания природы, словно живописные картины натуралиста, они говорят о красоте, богатстве казахской земли. Очарованно пишет о великолепном озере Алаколь, о красоте Тарбагатая, о величии Алатау (стр. 139-140).  «Ни один король в мире не живет в такой прекрасной, такой романтической стороне, как наш казах!» — Восклицает А. Янушкевич, говоря о несравненной красоте казахской земли.

Особая тема у А. Янушкевича – тема казахской лошади.

«И во время этих экскурсии конь мой, право, вытворял чудеса: возносил меня на гигантские горы, спускал с гор в глубокие долины, смелым шагом ступал над пропастями по таким узким тропинкам, где могут передвигаться лишь марал и архар. Только один раз, перескакивая со скалистого берега в речку с каменистым дном, споткнулся и упал подо мною. Но сразу же вскочил и как бы устыдясь своего падения, стрелой пролетел пенящиеся воды потока, выскочил на его противоположный  берег и в несколько секунд соединил меня с товарищами. Я, слава богу, не понес ни малейшего ущерба, единственной неприятностью этого сальто-мортале были промокшие чамбары. О, если бы такого коня я мог иметь к старости в своем родном краю, я не отдал бы его за всех персидских, турецких и арабских скакунов», — он пишет, не скрывая своего восхищения, о замечательных свойствах казахской лошади. (стр. 177-178).

«В 3 часа ездили с генералом к источнику Сарымсакты. Дорога, по какой я в жизни моей не ездил! По меньшей мере, сто раз должны были переезжать с одной стороны реки на другую, а то ехать самим ложем. Только местные кони смогли избавить нас от опасностей, встречаемых ежеминутно. Была тысяча возможностей сломать шею…» — Он не перестает восхищаться лошадью степняков.

«Казахские  кони доказывали чудеса, перевозя нас через такие места, где ни один европейский возница не смог бы проехать на своих ученых и выезженных конях» — уверяет нас А. Янушкевич, знающий толк в верховой езде по степи.

«Досталось мне каштанка с белой звездой и рысью, напомнившей мне моего Барака (кличка лошади), а легкостью бега была даже лучше его, казалось мне, что сижу не на коне, а на каком-то перышке, и не еду, а лечу», — А. Янушкевич с необычным воодушевлением пишет о казахской лошади. Он признается, как много значит для него лошадь: «Но скверное чувство голода вскоре было вытеснено удовольствием езды на хорошем, белом, как снег, скакуне, которого я назвал белым орлом. Не мог себе объяснить, но всякий раз, когда мне случается мчаться по степи на хорошей лошади, я испытываю какую – то необъяснимую радость, приближающуюся, право же, к ощущению счастья, прихожу в прекрасное  настроение, пою, сердце мое разгорается, растроганный, я вспоминаю мою семью, мечтаю, как во сне моей юности», — так А. Янушкевич делится со своими сокровенными мыслями. А. Янушкевич  вскочив  на коня, дает волю своим чувствам, именно конь предоставляет ему свободу, становится ему близким существом, собеседником, помогает рассеять «печальные мысли», которые при воспоминании о родной стороне теснились в его голове (стр. 63).

*     *     *

Письма А. Янушкевича к любимой, родным, друзьям умело вкрапленные в структуру книги составителями и издателями, дополняют и проясняют его событийную и смысловую целостность и при этом совершенно не нарушена дневниковая композиция этих записей, соблюден хронологический порядок.

Письма А. Янушкевича – особый пласт его творчества. Он в них предстает великолепным мастером эпистолярного жанра. В 19 веке существовала особая эпистолярная культура и творческая мода, когда романы в письмах были излюбленным занятием писателей и востребованы огромной читательской аудиторией. Видимо, у истоков художественного литературного творчества не последнее место занимает адресное письмо, которому автор обычно доверяет самые сокровенные мысли, чувства, слова почтения, слова признания, слова заверения, слова любви. И в этом случае человек находит в глубине своего сердца неиссякаемый источник вдохновения. Как говорят, человек переливает свой свет в того, кто ему безгранично дорог. Письмо А. Янушкевича к Ансельму Ивашкевичу – блестящий образец подтверждения его мастерства в этом жанре. Он в своей великолепной манере пишет другу, что важно хотя бы изредка присылать письма, чтобы напомнить о себе и тем более, чтобы дружеские отношения не прерывались, не предавались забвению старые добрые воспоминания. И это письмо между невольным человеком и старым другом становится мостом, укрепляющим связь. Далее он сообщает о национальном напитке кумысе и верховой езде, благотворно повлиявшие на его подпорченное здоровье в Омске. Так же он не преминул сообщить другу, что назначен чиновником Пограничного управления. Летая на скакуне по степи, как арабский бедуин по пустыне, он не просто проводит время, а занимается важным делом – проводит перепись местного населения и количества его скота. Если это письмо рассматривать как литературное произведение, то тогда вышеизложенное является прелюдией. Он далее ненавязчиво переходит к погоде, естественно возникает вопрос о состоянии атмосферы в данном месте, в данное время. И незаметно подводит адресата к завязке задуманной фабулы: «… второй месяц бродим из аула в аул по второму (округу – прим. авт.) и, несмотря на усердные старания и желания вернуться в Омск перед наступлением зимы, не надеемся записать в наших ведомстях последнего барана раньше половины октября. Для нас это очень грустная перспектива, потому что уже и теперь нам часто докучает холод, а что же будет через месяц и дальше? Очень боюсь, как бы, подмораживаясь, каждый день помаленьку, я не возвратился, как стерлядь, едущая зимой из Тобольска в Москву и Петербург!». Автор письма ни на минуту не оставляя свой игривый тон, где с каждого слова сквозит его особый юмор, обращаясь к адресату, взывает сочувствию  к своему положению. Ключевое слово «как замерзшая стерлядь», очень точно подобранный образ, способен растопить лед сердца самого холодного человека. И далее мастерски используя прием антитезы, он рисует картину идиллического отдыха в теплом, уютном доме, где развалившись на диване, он покуривает «добрый турецкий табак». Но где его взять в не обустроенной, холодной степи? И даже вполне благополучном городе Омске его «достать невозможно ни за какие «деньги». «Прямо слезы набежали на глаза», — с грустью он докладывает другу, выворачивая душу наизнанку.

Спор, завязавшийся между А. Янушкевичем и Виктором Ивашкевичем, является кульминацией сюжетной линии письма. «Долго мы болтали и мечтали об этой небесной манне, пока я, наконец, не сказал с улыбкой: «А ты знаешь, что наши сегодняшние мечты можно осуществить, и еще в этом году я угощу тебя трубкой самого великолепного «Дюбека» — «А каким же это чудо?» — крикнул он, при этом глянул на меня, как на волка. — «Причем тут чудо, — отвечал я, — есть очень простой способ: напишу моему дорогому Ансельму, который живет в Одессе и каждый день курит лучший табак на свете. Когда он узнает, что его тезка и старый друг по изгнанию так чувствительно вздыхают по нему, он обязательно пришлет по фунту табака каждому, да еще вдобавок присоединит несколько стамбулок».

Умело апеллируя к адресату, то есть к Ансельму Ивашкевичу, ему удается втянуть его в полемику в качестве невольного участника, и в конечном итоге автор письма предоставляет третьему участнику роль арбитра и в то же время исполнителя решения предмета спора.

Используя совершенно обезоруживающий аппеляционный прием, адресант легко достигает желаемого. Разумеется,  А. Янушкевич, прежде всего, полагался на дружеское расположение старого друга, с которым он в ссылке съел не один пуд соли. Предугадать не сложно, чем закончилось эта история. Друзьям, видимо, удалось насладиться ароматом турецкого табака в теплом, уютном доме тихим зимним вечером в Омске, если учитывать скорость доставки корреспонденции того времени, скорее всего, как бы не терпелось нашему герою сделать приятное своему другу, заветная посылка дошла до наших знакомых ни «в этом», а наступающем 1847 году. А мы не вправе лишать себя возможности насладиться «ароматом» великолепного стиля в оптимистическом финале письма А. Янушкевича: «Это здорово, — снова сказал Виктор, — но что, же мы, сибиряки, пошлем ему взамен? » — «Понятно, ничего, — отвечал я, — что бы мы могли ему послать с нашего холодного севера, разве что пуд кедровых орешков или брусники! Наконец, это такой человек, которому не понравится, что мы пытаемся оплатить его услугу, которую он, как я уверен, сочтет большим удовольствием для себя». — «Тогда так, пиши, — сказал он, — и представь меня ему». Вот я и пишу тебе, рекомендую его не только как знакомого, но и как друга, он этого заслуживает, поверь моему слову. Будь здоров!»

Письма, которые сейчас  для нас превратились в предмет литературного анализа, рассматриваемые нами в качестве объекта жанра, вида художественного изображения, на самом деле для А. Янушкевича были жизненно важным средством для восполнения общения с самыми близкими людьми, чего он был лишен в принудительном изгнании. Письма он писал любимой, родным, друзьям, писал письма для себя, чтобы легче пережить горесть одиночества, скрасить разлуку с родными, смягчить тяжесть удара судьбы, в письмах он как бы разговаривает сам с собой. Письмо становится его главным собеседником, он может излить душу, поверить сокровенные мысли. Письма — это единственная связь с далекой Родиной, родными, друзьями. Эта волшебная бумага приносила от родных тепло их сердец, их переживания, страдания, желание быть вместе, атмосферу будней семьи, тоску разлуки, участие, поддержку. Эта чудесная бумага доносила до родных его горячую любовь, его веру в скорое возвращение, иногда приглушенные нотки грусти долгого ожидания встречи, душевную усталость от череды бесконечных дней вдали от дома.

Для него письма – светлое окно в мир далекой родины. Он писал, чтобы подняться над жестокой участью, постигшей его, хоть как-то преобразить горестные дни вдали от родных, но самое важное в письмах  он преодолевает внутренний диссонанс, который испытывает несвободный человек, именно в письмах он забывает об унижении духа, непримиримого, вечно стремящегося к свободе. «Снова отыскав возможность переслать письмо в Аягуз, хватаюсь с радостью за перо, чтобы прижать вас всех к своему сердцу и рассказать кое-что о себе…» — Письма для него возможность почувствовать жизнь, рассказать о себе, узнать, как живут родные. Он непрестанно вязал узлы слов в письмах, которые укрепляли отношения близких людей, отягощенных разделявшим  их огромным расстоянием. Письма – узел, связующий воедино сердца людей.

«… Ожидая ваших писем, я проглядел все глаза на тропинку вытоптанную верблюдами…» — Для него письма были как жизненно важная необходимость.

Он непрестанно писал и получал много писем: «Высланный вчера в Аягуз казах привез нам ворох писем. Я получил от брата и от многих друзей. Что за счастье иметь свежие новости от дорогих людей в дикой степи. Я никогда не испытывал такой радости от полученных писем в Омске», — он пишет в своем дневнике (стр.207). «Получили письмо из Омска. Чудная вещь – получать письма в такой пустыне», — делится он с радостью с нами.

Тяжелая участь выпала на долю этой великой личности. Юность, любовь, вера, надежда, поставленные цели, мечты о свободной жизни родного народа, участие в восстании против царского самодержавия, арест, ссылка, 25 лет томительного ожидания возвращения домой, болезни, страдания, ностальгия, сколько испытаний пришлось пережить этому человеку и вот, наконец, дом, родные, довелось-таки свидеться с ними, в письмах долгие годы одиночества он изливал им душу, испытал тоску, что не может живьем ощутить тепло родных, но теперь он наслаждается теплом  живого диалога, уютом дома, зрит лица родных. Он пробился-таки сквозь сонм дней, месяцев, годов к самым дорогим людям, а сколько было сомнений, утраты надежды, неверия в возможность воссоединения с ними. Он выстоял, чтобы испытать это счастье, но судьба готовила последний страшный удар. Царское самодержавие, продержав вдали от родины четверть века этого «опасного, несговорчивого преступника», отпустила измученного, с подорванным здоровьем, слабого телом. Он через год встретил свой конец в кругу родных. Сколько было переживаний, страха навсегда остаться на чужбине, исполнилось его желание быть похороненным на родной земле – слабое утешение за все пережитое.

Он, преодолев время и пространство как истинный скакун – жеребец, которого отбили от косяка, угнали на чужбину, истощенный, страдающий от ран, нанесенных преследователями, истекающий кровью, но живой, в глазах с искрой победы, он вступает из последних сил на родную землю. Теперь на сердце стало спокойно, наконец, тревога отступила — ноги донесли до заветной цели. Он  умирает, испытывая чувства удовлетворения.  А. Янушкевич в степи сроднился с этими сильными животными. Он, проводя долгое время в верховой езде, заряжался их энергией, постиг их сильную сущность и узнал об их многих замечательных качествах.  Главное – его восхищала их стойкость, их непреодолимая тяга к родной земле, если бы волею судьбы они оказались на чужбине, то во что бы то ни стало, они вернулись бы домой, что перекликалось с его душевным состоянием.

Все тяготы жизни он испытал ради свободы Родины и не склонил голову, не согнул колени перед царским самодержавием, угнетавшим его народ. Невозможно выразить словами боль, страдания, выпавшие на долю этого человека!

Когда проза бессильна, на помощь приходит поэзия… Но это не означает, что она совершеннее своего брата, а иногда наоборот – проза подает дружескую руку своей сестре. В данном случае дело не в форме выражения искусства, литературы, а в смене ритма, точнее, следует сменить ход, если ты шел шагом, то переходишь на рысь или иноходь. Видимо, А. Янушкевич и сам прибегал к этому приему при долгих конных утомительных переходах в степи.

Новый ритм упорядочивает беспорядочную череду слов, уставших долгой ходьбой, и сообщает новый импульс:

Тернистый долгий путь.

Разрублены цепи тяжелых пут.

И вот этот свободы миг!

Скоротечная радость и лик

Ненасытной смерти перед тобой,

Насмехаясь над жестокой судьбой

У порога в отчий дом.

… Ты рожден под особым знаком,

Несгибаемый дух не одолеть,

Тебе под силу не умереть!

 

Ты прискачешь на скакуне белом…

В степи под Синим Небом

Человек не подвластен смерти.

В суровой земной круговерти

Коркыт среди тысячи могил

Завещал жить, вопреки всему выжил,

Кому снизошло вдохновение,

Кто услышал Тенгри откровение!

 

*          *          *

А. Янушкевич очарован поэзией Орынбая, Жазык и др., «с любовью и блеском» исполняющих свои композиции. Он размышляет о судьбе народа, одаренного большими поэтическими, музыкальными, умственными способностями, к сожалению, в силу не глубокого знания языка (разговорным казахским он владел – прим. автора), многое для него остается «темной, как ночь, аллегорией», но он сам как мастер слова сердцем чувствует мощные импульсы казахской поэзии, которая «лилась так быстро, такой безумной рекой», что неискушенному слушателю приходилось нелегко, удавалось «зачерпнуть» только капельки из потока, или, как он говорит «паводка», разлившейся реки казахской поэзии. И это неистовое вдохновение,  которое прорвалось и бьет мощным фонтаном, заливая все вокруг, невозможно удержать. Единственное, что может остановить уленши, поэта – сильный внешний рефлекс, по выражению А. Янушкевича, внесенная в юрту «анти-поэтическая миска», наполненная конскими деликатесами или пловом, которая переключает внимание импровизатора, может обуздать его вулканическую поэтическую энергию. Гора мяса усмиряет горный вулкан вдохновения.

Только один единственный раздражитель – ароматный запах мяса – может возобладать над поэтическими инстинктами казаха!

А. Янушкевич, слушая поэтические откровения, историю степи, рассказы о жизни казахов, рассуждает о будущем этого народа. Он, видимо, проводил параллели между угнетенными народами европейской части империи, которые находились в более выгодном положении, в континенте бурлили прогрессивные идеи, общество имело доступ к образованию, многим техническим достижениям современности, и не так откровенно ущемлялось его право, и азиатскими народами, оказавшиеся в более сложном положении, так как их концепция жизни, структура общества, форма и содержание цивилизации оказались уязвимой перед агрессивным натиском технически оснащенной Европы. Что будет с этим народом – особый вопрос, который волнует этого великого человека. Он, обладая пророческими способностями, с оптимизмом смотрит на будущее казахов: «И все это ведь, думал я, услышу я своими ушами в степи, среди народа, который мир считает диким и варварским! Несколько дней тому назад я был свидетелем столкновения между двумя враждующими партиями с удивлением рукоплескал ораторам, которые никогда и не слышали о Демосфене и Цицероне; а сегодня передо мной выступают поэты, не умеющие ни читать, ни писать, однако поражающие меня своими талантами, ибо песни их так много говорят моей душе и сердцу. И это дикие варвары? И это народ, которому вовек предназначено быть только никчемными пастухами, лишенными всякого иного будущего?! О нет! Воистину! Народ, который одарен Творцом такими способностями, не может остаться чуждым цивилизации: дух ее проникнет когда-нибудь в киргизские пустыни, раздует здесь искорки света, и придет время, когда кочующий сегодня номад займет почетное место среди народов, которые нынче смотрят на него сверху вниз, как высшие касты Индостана на несчастных париев…»

А. Янушкевич оставил благодатный, неиссякаемый родник, что утолит нашу жажду истории и прошлого. Чистый, незамутненный  живой источник, целебные воды которого помогут нам исцелить наше больное сознание, укрепят наше слабое тело, возродят надежду в нашем утомленном сердце – то, что досталось нам после долгих лет унижении, которые мы испытали во время колониализма. Придет время, наша травмированная нация поднимется во весь рост, избавившись от всех недугов, исторгнет из памяти идеологию рабского повиновения, стереотипы мнимого превосходства чужих ценностей, привычку слепого механического подражания чуждому.

А. Янушкевич завещал казахам всегда быть и оставаться свободными и гордыми! Ибо, нет и не было на земле более достойного народа, кто бы мог воплотить в полной мере эти высшие человеческие ценности.

Простой казах в силу каких-то внешних или внутренних обстоятельств, не знающий или игнорировавший свою историю, культуру, соприкоснувшись  с его книгой, обретет в душе свет и энергию во имя созидания любви к родной земле, а истинные патриоты, как все живое заряжается от источника вечного солнечного света, найдут в его творчестве неиссякаемое вдохновение для сердца, пылающего любовью к Родине.

Он навсегда останется примером беззаветной преданности идеалом свободы и образцом несгибаемости перед теми, кто посягнул на свободу человека и родной земли!

«Я хочу воспользоваться оказией, чтобы отыскать в казахских степях вторую Ниневию », — с воодушевлением заявляет А. Янушкевич, отправляясь в путешествие. Небо преподнесло ему великую судьбу – рассказать миру о жизни, судьбе феноменального народа – последних конных кочевников, которые сотрясали мир, практически создали современную цивилизацию, но теперь закончилось время военно-политического господства конных кочевников на мировой геополитической арене, номады  оказались в анахроничном состоянии, на периферии истории.

Европа утверждала свои правила и порядки, поставив себя в центр истории. В понимании европоцентристов периферийные народы должны были уйти в небытие или стать частью флоры и фауны. И в это время А. Янушкевичу суждено было сотворить свое волшебство, — призвание величайшего мастера, — запечатлеть уходящий мир кочевников, остановить мгновение, из потока бурной реки вырвать кусочек жидкого вещества, который под воздействием магического пера писателя начинает твердеть и застывает, но не превращается просто в мертвую материю, а излучает жизненное тепло. Каждый эпизод его книги – янтарная композиция, созданная умелым художником-стилистом. В каждую картину он вдохнул живительную смолу своей  души и как окаменелый золотисто — прозрачный древесный сок-янтарь — донес до нас во всем облике представителей флоры и фауны А. Янушкевич навсегда сохранил для мира образ кочевой вселенной, безвозвратно ушедшей в историю!


Хаким ОМАР


  1. Янушкевич А. Дневники и письма из путешествия по казахским степям. Пер. с польского Ф. Стекловой. А.-А.: Казахстан, 1966.-268 стр.
  2. Цитируется по книге: Янушкевич А. Дневники и письма из путешествия по казахским степям. 2-е изд. доп. Астана: «Алтын Кітап», 2007,-384 стр.- (Библиотека казахской этнографии, том 29).

 

 

Пікірлер